103160, г.Москва, ул. Профсоюзная, д.84/328(499)794-83-06

Через тернии к звёздам

11.01.2021

На сложнейшем пути освоения Космоса, особенно в научно-технологическом решении подготовки и запусков ракет-носителей, случались и трагические события. Участники таких эпизодов навсегда запомнили картины аварий и катастроф, о которых в своё время рассказывать было не принято. Здесь мы помещаем в авторской редакции воспоминания одного из таких свидетелей и опаснейших недоработок в космических технологиях и поведения людей, попавших в критическую ситуацию для жизни. 

Это Термосесов Артур Михайлович. После окончания Московского авиационного института в 1959 году, он до 2012 года работал в НПО “Энергия” – бывшее ОКБ-1  С.П.  Королёва.  Здесь он вырос до Начальника  отдела , стал кандидатом технических наук. В течение ряда лет был в составе Совета директоров и Правления предприятия. Направление работ- универсальная контрольно-испытательная аппаратура космических объектов для электрических проверок на заводе-изготовителе, техническом и стартовом комплексах.

                                                             ЧЕРЕЗ ТЕРНИИ К ЗВЁЗДАМ

Так судьба распорядилась, что после окончания в 1959 году Московского авиационного института я попал в ЦАКБ известного конструктора артиллерийских систем Василия Гавриловича Грабина весной, а уже летом этого же года в результате объединения двух предприятий оказался в ОКБ-1 Сергея Павловича Королёва. Предприятие меняло названия – от ОКБ-1, ЦКБЭМ до сегодняшнего РКК “Энергия”, но неизменным оставался высокий уровень разработок, профессионализм инженеров, конструкторов и рабочих, требовательность руководства и ответственность каждого - качества, заложенные ещё Сергеем Павловичем .

В январе 1966 года случилась беда: в результате операции не всё предусмотревших хирургов умер Сергей Павлович Королёв, теперь широко известный Главный конструктор. Это позже развелось много Генеральных и Главных конструкторов во многих областях техники, когда основного разработчика даже не очень сложного прибора могли именовать Главным конструктором. По этой логике Сергей Павлович Королёв должен бы быть самым Генеральным конструктором из всех Генеральных конструкторов.

Для работников предприятия внезапный уход Сергея Павловича был настоящим шоком. Все хорошо понимали, какая это большая потеря для развёрнутых работ на предприятии. Но жизнь показала, что потеря была не просто огромной, а совершенно невосполнимой, по существу, равна катастрофе. И, как мы увидим далее, не прошло и года, как очень неприятные события не замедлили случиться. Мне пришлось быть непосредственным участником некоторых из них. Об одном эпизоде со взрывом ракеты с космическим кораблём “Союз” на стартовой площадке, случившимся в далёком 1966 году, и связанных с ним событиях, мне хотелось бы рассказать.

Взрыв на старте - явление сравнительно редкое даже в такой сложной и плохо прогнозируемой области, как космонавтика. Стоимость ракеты-носителя вместе с кораблём очень высока. Стоимость стартового сооружения ещё выше. Поэтому конструкторы стараются сделать так, чтобы при аварии ракета всё-таки покинула стартовый “стол” и разрушилась где-то подальше от стартовой площадки.

Стараются - то, конечно, стараются, но не всё можно заранее предусмотреть. Это потом мы становимся умными и говорим: “Как же это я не подумал.” И, хорошо, если мы будем бичевать только себя, а то ведь можем гневно и не очень справедливо обрушиться на коллег.

Это “потом” обычно наступает, когда причина аварии бывает раскрыта и вся страшная картина потихоньку стирается из памяти. Впрочем, такие эмоционально сильные картины сохраняются в памяти довольно долго.

Все предыдущие фразы были написаны как бы вообще, отстранённо от реальности, как бы умозрительно. Но мне на самом деле довелось быть реальным участником грозных и печальных событий, случившихся в начале моей работы на предприятии.

После Сергея Павловича Главным конструктором стал Василий Павлович Мишин, бывший ранее Первым заместителем  Королёва. Он занялся реорганизацией предприятия, изменив его структуру и заменив ряд руководителей. В частности, он отстранил от работы начальника нашего отдела Шустова Анатолия Александровича, которого Королёв хорошо знал и ценил, и на его место назначил Куприянчика Петра Никитовича - начальника лаборатории того же отдела. В свою очередь наша большая по численности лаборатория была поделена на две, начальником одной из них стал Максимов Анатолий Васильевич, начальником другой назначили меня.

К этому времени в нашей прежней лаборатории была уже разработана универсальная система для электрических испытаний космических кораблей типа “Союз”. Она предназначалась для работы с ними на заводе и на техническом комплексе (ТК) полигона Байконур. Для стартового комплекса (СК) была разработана своя модификация системы.

Изготовление первых двух “Союзов” и первых комплектов испытательной системы, получившей индекс 11Н6110, проходили одновременно. Одновременной была и их отработка и взаимная увязка.

Как, может быть, не все знают, корабль “Союз” изначально разрабатывался для Лунной программы (лунный орбитальный корабль). Выполнение этой программы являлось задачей № 1, поставленной “партией и правительством” в борьбе с Америкой за первенство и престиж страны. Задача была вполне ясно сформулирована – первым человеком на Луне должен быть советский человек! Срок -1968 год! А тут американцы пытаются вырваться вперёд со своими “Джемини”, да ещё с двумя космонавтами на борту. Конечно, во что бы то ни стало нужно было дать им достойный ответ! Корабль“ Союз” являлся абсолютно новой и гораздо более сложной разработкой в сравнении с кораблями “Восток” и “Восход”, на которых летали наши первые космонавты. Новым было абсолютно всё. И, в частности, новым была централизация управления бортовым комплексом. Ответная централизация была предусмотрена и в испытательной системе. Справедливость требует отметить , что принципы централизации были опробованы ещё на спутнике “Молния” и испытательной системе 11Н650, переданными в Красноярск Главному конструктору М.Ф. Решетнёву.

Изготовление “Союзов” проводилось по документации без какой-либо предварительной отработки на стендах. Рекордное количество замечаний (более полутора тысяч) по работе различных систем, выявленных на первом “Союзе” при испытаниях на контрольно-испытательной станции (КИС), оттягивало завершение работ и скорейшую отправку корабля на полигон. И всё это при сильнейшей спешке, являющейся прямым следствием политического желания высших властей страны утереть нос американцам.

Только что изготовленный “сырой” корабль, конечно, нельзя было никуда запускать, ни к Луне, ни на орбиту Земли. Да ещё с человеком на борту! По-хорошему, нужно было отработать функционирование всех систем и их взаимодействие, уделив особенное внимание вопросам стыковки и ориентации. Всё это, конечно, нужно было делать на беспилотных кораблях (по два последовательных пуска кораблей – с активным и пассивным стыковочным узлами). А для гарантийного обеспечения надёжности и безопасности таких двойных пусков следовало бы сделать не менее двух-трёх пар. Но это совсем уж по - хорошему.

В реальных планах два первых одновременно изготовленных корабля “Союз” действительно предназначались для полёта в беспилотном варианте. А задуманная программа работы с ними была впечатляющей для того времени.

Чтобы лучше воспринималось дальнейшее повествование, здесь самое место навести ясность с порядковыми номерами кораблей “Союз”, которые по-разному использовались в официальных сообщениях и у нас на предприятии. Несведущему человеку в этом легко запутаться. Для повседневного употребления “Союзы” имели индекс “7К-ОК” и далее шёл номер по порядку с начала изготовления. При этом корабли с активным стыковочным узлом типа “штырь” шли с чётными номерами, а корабли с пассивным узлом типа “конус” получали нечётную нумерацию. (“Андрогинные” стыковочные узлы появились позже). Для нас “Союз” №1 – это корабль, который стартует первым. Забегая вперёд, скажем, что на самом деле первым был запущен корабль №2. Его же мы и называли “Союз-1”. Для ТАСС кораблём “Союз-1” стал пилотируемый корабль № 4, запущенный 23 апреля 1967 года с космонавтом Комаровым В.М. на борту. Все предыдущие неудачно стартовавшие корабли “Союз” были объявлены как “Космос”.

Итак, каков же был план? Предполагалось использовать два беспилотных корабля “Союз”. Сначала стартует активный корабль, через день – второй, пассивный. На орбите корабли сближаются и стыкуются. Заметим, что к этому моменту у американцев самым лучшим достижением было успешное сближение двух кораблей“ Джемини” (по два астронавта в каждом корабле). Мы же собирались не только сблизиться, но и состыковать два корабля. Впервые в мире! И уж пуск второй пары пилотируемых ”Союзов” (4 и №3) должен был окончательно зафиксировать наше превосходство.

На борту первого корабля находился бы один космонавт, а на борту второго – три космонавта. После сближения и успешной стыковки два космонавта из второго корабля через открытый космос (!) (так и хочется сказать - через дорогу на улице) переходят в первый корабль, после чего вновь созданные экипажи благополучно возвращаются домой! А американцы после этого утирают свои не в меру ретивые носы!

Задумка – одно, а исполнение – другое. Начальство непрерывно прессовало нас. Самое высшее начальство давило на наше, наше давило на нас. Шла безостановочная, прямо скажем, героическая работа специалистов завода, испытателей, разработчиков систем и приборов. Некоторые даже не ходили домой отдыхать, а спали тут же в КИСе.

Пришло время сказать, что к тому же стартовый комплекс  на 2-ой площадке, освящённый пуском Юрия Гагарина и с которого делались все пуски “Востоков” и “Восходов”, был в это время поставлен на капитальный ремонт. Нужно было осваивать незнакомую “31 площадку”, с которой ранее делались только пуски боевых ракет и на ней никакого оборудования для космических кораблей не было. Это самым серьёзным образом осложняло выполнение всей задачи.

Испытания первого корабля на контрольно-испытательной станции завода завершились в августе 1966 года и пуск по планам требовалось осуществить 20 сентября. А на технической позиции в "Байконуре" только ещё монтировались две системы 11Н6110 (первая - в монтажно-испытательном комплексе (МИК) и вторая - в так называемой ЭХО-камере, правильнее говорить, в безэховой камере. А ведь ещё предстояли настройка и контрольные испытания самих испытательных систем. Что касается стартовой модификации системы 11Н6110, то она была ещё в процессе изготовления на Азовском оптико-механическом заводе.

Была создана мощная по численности (не менее 20 человек) бригада из наших инженеров и техников, специалистов завода – изготовителя, офицеров воинской части “31 площадки,” офицеров Управления. И всё-таки, как мы ни старались, а корабль был готов к испытаниям раньше, чем была готова испытательная система в МИКе. Стартовая модификация 11Н6110 уже в более спокойном ритме была подготовлена к работе с космическим кораблём во время его испытаний на технической позиции.

Пропустим описание напряжённых работ с первой и практически одновременно со второй системами 1Н6110 в условиях жёсткого графика и, как назло, большого количества замечаний, требующих разбора и устранения. Особо много усилий и времени потребовалось на усмирение капризных устройств передачи информации и управления печатью.

Первый пуск “Союза” состоялся 28 ноября 1966 года с манекеном на борту, уважительно названным Иваном Ивановичем. Для нас это было долгожданным событием, успешно завершающим работы по так называемой “земле, а “борт” ещё должен был себя проявить на орбите.

При пуске моё место было определено в бункере. Это был первый пуск, в котором я участвовал. Обычно всех специалистов, не занятых непосредственно в пуске, эвакуируют в степь подальше от стартового комплекса на расстояние, по-моему, не менее двух километров. При подъёме ракеты всякий раз, сколько бы ты это ни видел, возникает чувство восторга от зрелища исполинской мощи и неправдоподобной красоты. Ни с чем не сравнимый рокот, как рёв страшного зверя, пламя, искусственно созданное под ракетой, сама ракета стройная, как большой карандаш, стремительно уходящая ввысь в голубое-голубое небо. Следующее красивейшее явление обязательно нужно не пропустить - приблизительно через 2 мин. отбрасываются так называемые “боковушки”, которые разлетаются в разные стороны, как фантастические бабочки, отставая от набирающей скорость ракеты.

Вот, думаю, если бы посмотреть пуск поближе! Наверняка, всё выглядит ещё красочнее! Кто-то из моих молодых коллег подсказал, что, если подняться по ступеням ко входу в бункер, то можно, слегка высунувшись, понаблюдать за пуском. Только нужно обязательно опустить “уши” у шапки и крепко прижимать их руками, чтобы заглушить сильный грохот. Расстояние от бункера до стартовой площадки составляло приблизительно метров сто пятьдесят- двести, вход в бункер был развёрнут на 90 градусов к направлению на старт, так что ракету можно было наблюдать, глядя налево.

И вот уже ракета с кораблём установлена на стартовой площадке, успешно прошли проверочные работы в предстартовые дни. Наступил день пуска. За пультом 11Н6110 оператор - молоденький лейтенант из местной воинской части, контролёры - офицер от Управления и наш испытатель. Прошли почти все разделы инструкции и, дождавшись загорания транспаранта “Стартовая готовность”, я бегом поднялся по многочисленным ступенькам крутой лестницы наверх. Сделал всё, как учили. Жду. 

Вот вспыхнул сначала небольшой огонёк, потом всё окуталось дымом и пламенем, ракета вздрогнула, как бы нехотя немного поднялась и слегка зависла, видимо, раздумывая лететь ей или нет (хорошо, что она благоразумно избрала первый вариант!). По стартовой площадке, как при сильнейшей буре, летали камни, пыль, клочки каких-то бумаг. Ракета стала набирать скорость. Мгновение … и она уже над моей головой. Кажется, что она всего в нескольких метрах над тобой и вот-вот упадёт. Это оказывает какое-то завораживающее или, лучше сказать, гипнотическое действие. Ты чувствуешь себя пигмеем, букашкой, маленькой беспомощной козявкой, ты не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой. Ты абсолютно лишён какой-либо воли. Если бы ракета действительно решила упасть или взорваться, у тебя, мне кажется, не было бы никакого желания куда-то бежать. А ракета тем временем ушла в синее небо и вместе с ней постепенно ушло оцепенение.

Мои знакомые коллеги - офицеры из Управления потом мне говорили, что это я сделал совершенно зря, что ракета недавно была доработана и модернизирована, что с ней могло случиться всякое, и чтобы я больше так не делал. Да я и сам потерял всякое желание повторять эксперимент. Я выучил и этот урок.

Что касается самого корабля, то он успешно вышел на орбиту, но у него не открылась одна панель солнечной батареи, “барахлила” система ориентации, он, конечно, не мог быть использован для совместного полёта двух кораблей. Поэтому пуск второго корабля “Союз” отменили. А первый “Союз” при сходе с орбиты бесславно подорвал сам себя. Второй корабль “Союз” 7К-ОК № 1, оставшийся без пары, решили использовать в одиночном беспилотном варианте для основательной проверки всех бортовых систем.

Пуск был назначен на 14 декабря 1966 года. Корабль номер один подвергся всем необходимым доработкам и дополнительным проверкам.

И вот снова стартовая позиция, снова бункер, снова идёт чёткая работа оператора, военных и гражданских контролёров. В нашем бункере находится также руководитель испытаниями космического корабля Осташев Аркадий Ильич, заслуженный и уважаемый испытатель, лауреат всяческих премий, участник команды испытателей, обеспечившей легендарный пуск Юрия Гагарина.

Всё идёт по плану, без замечаний, но всё равно мы немного напряжены. Надо сказать, что входить в состав стартового расчёта и находиться в бункере при подготовке к пуску, довольно нервное дело, во всяком случае, так мне казалось. Впрочем, я видел, что и другие мои коллеги – испытатели, специалисты по различным бортовым системам, так же волнуясь, внимательно следили за работой своих систем и приборов по загорающимся и гаснущим транспарантам на пульте оператора.

Я, например, более или менее успокаивался за несколько минут до старта, когда на пульте оператора загорался транспарант “Стартовая готовность”. Значит, на борту порядок, да и наша система отработала хорошо. И уж совсем чувствовал облегчение, когда от ракеты отходила кабель – мачта (все, наверное, видели по телевизору, как красиво она отходит в сторону от ракеты). Сначала сбрасывался “наш” отрывной разъём, через который проходили команды, подаваемые с пульта оператора, а обратно шла информация и отображалась на пульте. Последней отбрасывалась заправочная мачта. Теперь даже при всём желании ничего вернуть было нельзя. Совершенно невозможно даже представить, как при заправленной и “дымящейся” парами ракете свести фермы обслуживания, забраться по ним на большую верхотуру, состыковать отрывные разъёмы. Да никому и в голову такое не могло прийти. Разве, что в страшном сне.

Всё! Больше у нас связей с космическим кораблём нет. Правда,через самый низ ракеты, через так называемую “пятку” проходят несколько цепей питания гироскопов САС переменным напряжением 400гц. Эти цепи разрываются, как только ракета отрывается от “стола”.

Думается, что особо нет необходимости расшифровывать используемую нами терминологию. Но для лучшего восприятия следующих событий следует хотя бы немного раскрыть, что скрывается за некоторыми словами – бункер, стартовое сооружение, нулевая отметка и т. д. Стартовое сооружение представляет собой сложную и впечатляющую конструкцию из металла и бетона, возвышающуюся над землёй на десятки метров и на десятки метров уходящую вниз ниже уровня земли, который называется “нулевая отметка”. Там есть всё для обслуживания и подготовки к пуску установленной вертикально ракете . Бункер – это грандиозное бетонное сооружение, в котором рабочие помещения находятся на глубине более десяти метров. Бункер при пуске “задраивается” толстенными дверями с помощью большого маховика. Понятно, что бункер служит укрытием для специалистов и стартовой аппаратуры. Он связан со стартом потерной - подземным коридором, по которому проходят кабели связи с кораблём и источниками питания , расположенными в подстольном помещении.

На 31 площадке имелись бункер ракеты-носителя и отдельно бункер космического корабля. Ракетный бункер являлся главным: там располагался стартовый расчёт ракеты-носителя, туда стекались доклады о выполненных операциях, в нём располагался главный руководитель стартовых работ, он же так называемый “стреляющий”, дающий по громкой связи команды “ Ключ на старт”, “Зажигание” и “Пуск”. Там же находился Председатель государственной комиссии и другое начальство.

В бункере космического корабля располагалась система 11Н6110, военные и гражданские испытатели, разработчики систем и приборов космического корабля.

Приближалось время завершения подготовки. Всё складывалось хорошо. Не было серьёзных замечаний ни по ракете, ни по космическому кораблю. Наконец, по громкой связи было объявлена минутная готовность и прошли обычные после этого команды типа “Ключ на старт”, “Протяжка 1” и т. д., приводящие к пуску. Но ожидаемого рокота мы не услышали. Время шло. Все мы находились в томительном ожидании хотя бы какой - нибудь разъясняющей информации.

Также озадаченный Осташев  покинул бункер и отправился выяснять обстановку. Не могу сказать, сколько времени прошло (ну, не очень много), как раздался отчётливый довольно громкий выстрел. Все мы с недоумением смотрели друг на друга. Первым сообразил руководитель электрических испытаний Зеленщиков Борис Иванович: “Сработал САС.”

CАC – это система аварийного спасения, ставится она только на пилотируемые корабли и предназначена для спасения экипажа в случае аварии на старте и даже в полёте. Состоит она из приборов, находящихся на борту корабля, и специального устройства с несколькими пороховыми двигателями, расположенного на самом верху ракеты выше обтекателя. В случае возникновения аварийной ситуации автоматически, так называемым “пироножом” рубятся все кабели и трубопроводы, связывающие спускаемый аппарат с остальным кораблём, сбрасывается обтекатель, запускаются двигатели САС. Спускаемый аппарат, в котором находится экипаж, “выстреливается” вверх на насколько сотен метров и далее на парашюте спускается на безопасном расстоянии. При этом даже обеспечивается мягкая посадка.

Сработал САС! И что дальше? Туго начинаем понимать, что сегодня всё этим и закончится, что пуска не будет, что корабль “Союз” безнадёжно разрушен. Видимо, далее последует слив горючего и окислителя, снятие ракеты со старта. Опять неудача и не в полёте, а на земле. Очень и очень обидно!

Вдруг командный голос по громкой связи приказал всем немедленно покинуть “нулевую отметку”, а тем, кто успел оказаться под ракетой, немедленно уходить по потерне, ведущей к кислородному заводу.

А через некоторое время раздался взрыв. Самый настоящий взрыв. Затем ещё и ещё, а потом последовал очень мощный взрыв. Мне это напомнило бомбёжку во время войны.

Все транспаранты на нашем пульте разом погасли, в бункере выключился свет и зажглись слабые лампочки аварийного освещения. В пультовую ударил тугой воздух с пылью из потерны. Нам стало понятно, что на этот раз взорвались “боковушки” и “центр”. Мощная - ракета-носитель величиной в четыре десятков метров, “по горло” заправленная керосином и кислородом, способная вывести космический корабль на орбиту, взорвалась на старте. И что же теперь будет!? Ну, ладно погибла ракета, другая есть. А вот, что она могла натворить на старте с его сооружениями и аппаратурой, страшно даже представить!

Не имея никакой информации, что делать дальше, мы ждали указаний. Наконец, в бункер спустился командир стартового расчёта подполковник Беляев Владимир Сергеевич и приказал немедленно эвакуироваться, так как есть реальная опасность проникновения в бункер газов со старта через потерну. Одевшись, мы по лестнице торопливо поднялись наверх. Первым делом я глянул налево, на старт. Там было сплошное море огня. Горело всё.

Нам приказали бежать направо, там за колючей проволокой был небольшой пригорок и за ним какая-то дорога, выводящая подальше от старта. Но сначала нужно было преодолеть преграду в виде колючей проволоки. Мы бежали к ней, находясь спиной к пылающему старту, а там время от времени со звуком настоящих выстрелов рвались всякие баллончики, что воспринималось как выстрелы в спину. Очень неприятное ощущение.

Сквозь колючую проволоку я кое-как пролез, порвав совсем новое и довольно дорогое ратиновое пальто, купленное перед самой командировкой. Недалеко от меня в метрах трёх левее также спешно преодолевал преграду Председатель государственной комиссии генерал Керимов Керим Алиевич. Два офицера услужливо сделали проём, раздвинув проволоку, и держали так, пока генерал не пролез. Что я этим хочу сказать? Да ровным счётом ничего, просто живо вспомнил эту картину.

Оказавшись по ту сторону проволоки, я увидел более десятка профессиональных кинокамер и фотоаппаратов (бери - не хочу!), брошенных репортёрами. Владельцы их своевременно обратились в бегство. Колючую проволоку преодолевать им было не надо, дорога рядом, а жизнь дороже всяких железок. С группой товарищей мы прошли этой кружной дорогой несколько сот метров и я увидел встречавших меня ребят - Антонова Виктора и Батыгина Лёшу. Они бросились ко мне:

- Жив?

- Жив.

- А мы уже подумали …

И они мне рассказали, как всё это выглядело издалека. Зная время пуска, в отличие от нас они не могли знать хода работ на старте. Дождавшись отхода кабельной и заправочной мачт, они ждали самого пуска. А его всё не было и не было. Стало понятно, что пуск задержан или отменён. Потом они вдруг увидели яркую вспышку над ракетой, позже до них дошёл громкий, как выстрел, звук, и через некоторое время увидели и услышали взрывы. Особенно сильным был последний взрыв. Образовался яркий шар, покрывший всю стартовую площадку, включая бункер. Шар затем превратился в огромный - огромный гриб, напоминающий атомный взрыв.

Вечером мы со своими ребятами собрались в номере гостиницы, в окно хорошо был виден всё ещё горевший старт. Настроение у всех было подавленное, чувствовали мы себя совершенно опустошёнными. Никому не хотелось даже прикасаться к вину, хотя в этом случае рюмка - другая помогли бы снять сильный стресс.

Утром старт всё ещё дымился. Придя в МИК, мы узнали некоторые печальные подробности. Погиб один офицер из стартового расчёта ракеты. Он успел спрятаться только в одном из подстольных помещений самого старта. В этом аду ничто спасти его не могло - он, наверняка, подвергся действию страшного звукового удара и высокой температуры. 

А что же случилось с теми, кто успел оказаться непосредственно под ракетой? Как мы теперь узнали, пуск отменился автоматически, так как не прошло “зажигание” двигателей одной из “боковушек”. Я лично очень плохо могу себе представить состояние тех людей, которые оказались под ракетой в момент запуска двигателей САС. Для них это было, как внезапный выстрел пушки, расположенной недалеко. Каково находиться под заправленной ракетой и бояться, что её двигатели вот-вот запустятся? Они же все специалисты, они же всё знают и понимают.

Как только я себе это пытаюсь представить, мурашки начинают бегать по всему телу. А им было каково? Хорошо, что они услышали чёткий приказ спасаться через потерну, ведущую к кислородному заводу. Я уже частично забыл рассказ одного из них Михаила Шума - заместителя Главного конструктора по ракете из Куйбышева (теперь Самара). Он рассказывал, как они бежали, мешая друг другу, по узкой потерне, как их, словно малых котят, бросало из стороны в сторону, как он потерял там одну тУфлю, но он о ней совсем не жалеет. Молодец! Он уже, видимо, пришёл в себя и нашёл силы юморить. Помнится, что с ним вместе был Дорофеев Борис Аркадьевич, наш Главный конструктор лунной ракеты “Н-1“. Тогда мне не привелось с ним поговорить, а значительно позже, когда мы вместе оказались в командировке в ту же Самару, я просто забыл попросить рассказать подробности.

Мы также узнали, что, к сожалению, жертвы не ограничились одним майором. На второй день после аварии, когда старт ещё вовсю дымился, кому-то из Госкомиссии потребовалось что-то найти в руинах старта или что-то о чём -то узнать. И что за срочность такая? Нельзя было подождать? И потом – что там такое нужное можно вообще найти? Всё, что, если не сгорело, то всё равно приведено в полную негодность. Нет, очень, видите ли, нужно. И послали двух молоденьких солдат, догадавшись всё-таки дать им противогазы. Но эти ребята, видимо, толком не умели ими пользоваться и бессмысленно погибли. Ничем не оправданные жертвы!

Какова же была изначальная причина, приведшая к катастрофе? Могли ли двигатели САС самостоятельно запуститься, как - будто они живут отдельной и самостоятельной жизнью? Позже мне рассказали, чтО же именно произошло в тот злополучный день.

Система аварийного спасения работает следующим образом. В её состав включён гироскоп, ось которого в раскрученном состоянии строго держит направление в пространстве. Каждый из нас был когда-то ребёнком (где это счастливое время? ау!) и играл с такой замечательной игрушкой как юла. Мы её запускали, смотрели, как весело она крутится и, наверное, замечали, что ручка юлы при вращении всегда смотрит наверх, хотя мы всячески старались юлу сбить.

Так же и гироскоп САС держит строго вертикальное направление. При этом сама ракета на старте также стоит вертикально. Специальный контактный датчик своим разомкнутым состоянием фиксирует факт, что между вертикалью гироскопа и вертикалью ракеты никакого рассогласования нет, т. е. угол между ними равен нулю градусов. Если представить себе, что ракета наклонилась, например, вправо на какой-то угол, то сразу появится рассогласование между этими вертикалями. Некий наклон ракеты на старте на определённый угол считается признаком аварии, контактный датчик замкнётся и выдаст команду на запуск двигателей САС.

В нашем же случае ракета спокойно как стояла вертикально, так и оставалась стоять, никуда не наклоняясь. Гироскопы по-прежнему исправно держали вертикаль. А двигатели всё-таки запустились! Оказывается, ракета всё же поворачивалась (!!!) Дело в том, что она стояла на Земле, которая, сама поворачивалась, вращаясь вокруг своей оси. За несколько минут, прошедших после отмены пуска, “набежал “ заданный угол рассогласования и автоматически была выдана команда на запуск двигателей, факелы которых и подожгли ракету. Так что, ларчик просто открывался!

В этой истории очень повезло манекену Ивану Ивановичу, который в спускаемом аппарате благополучно приземлился на безопасные 700-800 метров от горящего старта.

Как бы ни была ужасна эта авария, как бы ни были трагичны потери, как бы ни были печальны сами воспоминания о катастрофе, меня не перестаёт восхищать неожиданная и красивая разгадка причин случившегося. К сожалению, никому из инженеров раньше это в голову не пришло. На мой взгляд, этот случай с его начальной интригой и последующим разъяснением как будто целиком взят из замечательной книжки Я.И. Перельмана “Занимательная астрономия”. Очень занятная и очень поучительная история! Старушка Земля оказывается вертится!

Конечно, срочно были сделаны все необходимые выводы, доработаны бортовые приборы, произведена коррекция документации. Доработки коснулись и нас – на пульте оператора появилась новая кнопка “Блокировка САС”, закрываемая крышкой для страховки, чтобы нечаянно не нажали.

Начальством были приняты ряд важных организационных решений. Очередной пуск готовить на январь (!) следующего года, полетит “Союз”- 7К-ОК № 3. Старт “второй” площадки снять с капитального ремонта и срочно подготовить к работе с “Союзами". И, в частности, решения по нашей части были такие: немедленно произвести анализ и определить, что конкретно можно использовать из аппаратуры 11Н110, оставшейся целой после взрыва, а что нужно изготовить на заводе в самом аварийном порядке. Систему 11Н6110 установить на старте 2-й площадки.

Началась лихорадочная работа. Неясным был вопрос, где , в каком помещении , в каком бункере на новом старте разместить нашу систему. Определять это довелось мне вместе с начальником Первого Управления полковником Кирилловым Анатолием Семёновичем. Это был легендарный “стреляющий“, с самого начала работавший в контакте с Сергеем Павловичем Королёвым, Герой Социалистического Труда (редчайшая гражданская награда для военного человека!) – награда, полученная им за участие в пуске Юрия Гагарина. Ранее с ним мне не приходилось встречаться. Твёрдый и решительный тон в разговоре с людьми только добавлял мне робости, сравнительно молодому инженеру.

И тем не менее нужно было решать вопрос размещения нашей аппаратуры. На ”двоечном“ старте был основательный бункер для наземной аппаратуры ракеты-носителя. Там же при пусках находились техническое руководство и специалисты, высокое военное и гражданское начальство. На “Востоках” и “Восходах” такой большой системы, как 11Н6110, не было и поэтому соответствующего нужного по размеру помещения могло не найтись. Правда, был ещё один бункер, в котором наверняка имелись подходящие помещения. Но он был расположен дальше от старта.

Всё те же мои коллеги - офицеры Виктор Шмелёв и Геннадий Лимин, оба молодые, но толковые старшие лейтенанты, ранее работавшие с нами на первом “Союзе”, наставляли меня. Они говорили, что нужно непременно попасть в основной бункер - бункер носителя. Это глубокий, хорошо защищённый бункер, способный выдержать попадание даже атомной бомбы (но это, думается, они слегка преувеличили, но звучит впечатляюще!). А помещение в нём, при необходимости, непременно найдут, что-то сдвинут, что-то выкинут. А второй бункер, по их словам, не очень глубокий, имеет слабое перекрытие, совершенно не способное выдержать даже падение на него ракеты. Так это или нет я хорошо не знаю, но эту информацию я взял с собой на встречу.

Как и ожидалось, Анатолий Семёнович сразу повёл меня ко второму бункеру, красочно рассказывая, как хорошо здесь разместится наша система, что аппаратуре здесь будет просторно и уютно, да и технические специалисты будут чувствовать себя вольготно. В заключение, немного помедлив, он таинственно, как бы по секрету только мне и никому другому, поведал, что в этом бункере мы будем иметь даже перископ (!) для наблюдения за пуском ракеты. Эта роскошь имелась только в ракетном бункере у него самого и у Главного конструктора.

Мне было ясно, что просто отказаться от такого предложения не получится, что ему требуется противопоставить нашу позицию, но с “железной” аргументацией. Анатолий Семёнович - не просто полковник, он – опытный и знающий инженер - полковник и всё хорошо понимает.

По потерне от нашей системы до старта шли кабели передачи “релейных” команд постоянным напряжением 27 вольт, а также цепи так называемой ”линии телесигнализации”, с помощью которой состояние многочисленных бортовых контактных датчиков передавалось импульсами. Эта система у нас часто “барахлила”, боялась помех, создаваемых другими электрическими устройствами, требовала тщательной настройки. И она, конечно, была совсем небезразлична к длине кабельной трассы. Я решил, что это мой единственный, по-настоящему серьёзный аргумент.

Вынужденное увеличение длины кабелей при передаче команд, говорил я, не очень страшно, можно, в конце концов, при необходимости, увеличить сечение проводов. А вот линия передачи сигналов, продолжал я, ... это совсем другое дело. С этим шутить не стоит. Из этого бункера из-за критической удаленности от старта линия телесигнализации может работать со сбоями, ненадёжно. В самый неподходящий момент она может подвести нас и мы сделать ничего не сможем. Ставить её, без дополнительных исследований в разных режимах и с увеличенной длиной цепей связи, очень рискованно. Я, мол, очень огорчён, что из-за этой проклятой линии телесигнализации мы с сожалением вынуждены отказаться от такого интересного и соблазнительного предложения. Надо сказать, я на самом деле очень опасался, что наша система будет неустойчиво работать. Если я и сгустил немного краски, то не очень сильно.

Инженер – полковник лучше меня знал, чем чреваты отказы аппаратуры при стартовых работах. Поэтому он, для порядка потрепав меня ещё немного вопросами, в конце концов, согласился с нашими доводами, сказав, что надёжность - превыше всего. В подтверждение этой мысли, самой по себе неоспоримой, он выдал замечательную сентенцию, которая в переводе на обычный русский язык выглядит приблизительно так: “ Иметь дело с ненадёжной аппаратурой на старте - это всё равно, что заниматься любовью с тигрицей - удовольствия никакого, а страху натерпишься”.

Так мы оказались в главном бункере. Необходимое помещение всё же нашлось, правда, небольшое. Зато, при необходимости, легко можно было прийти из пультовой носителя к нам и наоборот. В тесноте, да не в обиде.

Я улетел домой, а Виктор Иванович Антонов остался ответственным за все работы с системой 11Н6110. Он вместе с оставшимися товарищами и специалистами из монтажной организации занимался демонтажём аппаратуры из бункера 31 площадки, перевозкой её на “двойку”, составлял списки дефицита кабелей и приборов для заказа заводу. В январе 1967 года всё было изготовлено и поставлено на полигон. Виктор Иванович проконтролировал монтаж, а затем провёл в сжатые сроки подготовку системы к пусковым работам с Союзом 7К-ОК №3. Так же интенсивно велись работы по другим системам. Вообще-то, у “носильщиков” забот было меньше, всё-таки ракета и раньше пускалась с этого старта.

Успешный пуск прошёл 8 февраля 1967 года. Сам пуск был успешным в том смысле, что на этот раз ракета послушно ушла со старта и вывела корабль “Союз” на орбиту. Но опять всех ждали неудачи в работе системы ориентации. В результате при возвращения на землю спускаемый аппарат сел на лёд Аральского моря и затонул. Официально он был объявлен как “Космос- 140”.

Три пуска – три неудачи. К ним добавился полёт В.М. Комарова на “Союзе-1” (7К-ОК № 4) всё с той же целью - провести стыковку со следующим пассивным “Союзом” (7К-ОК № 5) “Союзом -2”, запускаемым на следующий день. В работах по подготовке к пуску мне тоже пришлось участвовать. Как известно, полёт закончился трагически.

В качестве небольшого отступления хочу поделиться воспоминанием, как перед самым полётом в холле нашей гостиницы на первом этаже Владимира Михайловича Комарова обступили наши ребята, жившие в этой гостинице. Владимир Михайлович охотно давал автографы. Ко мне в номер прибежал один из моих товарищей: “Скорее иди, там Комаров подписывает автографы или дай что-нибудь, я сбегаю и тебе возьму”.

Ничего подходящего я не нашёл, но на глаза попалась фотография моего старшего сына 3-х летнего Серёжи с надписью на обороте: “Приезжай скорее, папа!”. Немного поколебавшись (всё-таки может получиться некоторая двусмысленность), я всё же отдал её товарищу. Через некоторое время он возвратил мне её с автографом Владимира Михайловича на обороте фотографии и проставленной датой … 22.04.67. Пуск состоялся 23 апреля, а 24 апреля 1967 года инженер-полковник Комаров Владимир Михайлович трагически погиб. Это был один из самых последних автографов в его жизни…

Хорошо помню, что за день- два до пуска шёл проливной, долго не прекращающийся противный дождь. И это в Казахстане, где месяцами может не пролиться ни капли с неба! Кто-то после трагической гибели Владимира Михайловича произнёс щемящую фразу: “Это природа плакала по нём!”. Вот такая грустная история.

Вернёмся к рассказу. Только лишь в октябре 1967 года успешно была произведена стыковка двух беспилотных кораблей “Союз”, получивших названия “Космос-186” и “Космос-188”. Все эти грандиозные по масштабу события уложились в короткие полтора–два года. Удивительно, как прессуются во времени события, которые остаются позади нас.

Освоение космоса набирало темпы. Посадка американцев на Луну, орбитальные станции “Салют”, “Мир”, “МКС”, транспортные корабли “Союз” и на их базе грузовые корабли, американская ракета Сатурн-5, “Шаттлы”, наши ракета “Энергия” и космический корабль-самолёт “Буран”. На этом пути нас всех впереди ждали большие успехи, но были неудачи и даже трагедии. Этому стоическому преодолению человеком то и дело возникающих препятствий хорошо соответствует лаконичное, точное и в тоже время романтическое определение древних: “Через тернии к звёздам!” или как это звучало в первоисточнике: Perasperaadastra!”

А. Термосесов


  • Памятные даты


  •      

    Март 2024


    Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
    26 27 28 29 1 2 3
    4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19 20 21 22 23 24
    25 26 27 28 29 30 31
Труженики космоса,© 2010-2019
ОСОО "Союз ветеранов Космических войск"
Разработка и поддержка
интернет-портала - ООО "Сокол"